На чаше весов. Следствие ведёт Рязанцева - Елена Касаткина

Лене тоже очень хотелось плакать, но показывать свою обиду перед маленькой Юлькой было стыдно, и она побрела за сарай, туда, где за ограждением бегали, громко кудахча, глупые куры. Выбрасывая жёлтые трезубцы лап, вдоль сетки забора степенно прохаживался хохлатый петух. Она всегда приходила сюда поплакать. Безмятежная, мирная обстановка курятника действовала успокаивающе и отвлекала от горестных мыслей.

Лена завернула за сарай и столкнулась с бабушкой. Расстроенное лицо девочки не осталось незамеченным.

— Что случилось, Нёня?

Этим именем бабушка звала внучку не случайно. Говорить Лена начала рано, по-детски коверкая слова. Первая произнесённая ею фраза была обращена к старшей сестре и прозвучала так: «Няня, мени Нёню», что в переводе с тарабарского означало — «Света, возьми Алёну».

— Ничего. — Лена отвернулась, но через секунду бросилась к бабушке и, уткнув нос в передник, заплакала.

Бабушка погладила внучку по голове, потом отодвинула от себя, присела на пенёк спиленной сливы и заглянула в глаза.

— Кто тебя обидел?

Лена молчала.

— Не хочешь говорить?

— Я никогда, никогда ей этого не прощу, — выпалила девочка, давясь слезами.

— И правильно, — кивнула бабушка. — А чтобы ты случайно не забыла о своей обиде… — бабушка встала, прошлась вдоль дорожки, подобрала несколько камней и разложила перед внучкой на пеньке. — Вот, смотри, как ты считаешь, какого размера твоя обида?

Лена, не раздумывая, ткнула пальцем в самый увесистый булыжник.

— Так. — Бабушка взяла указанный Леной камень и положила в тот самый кармашек, куда обычно клала конфету.

— Что это? — Лена шмыгнула носом и вытерла мокрые щёки.

— Это твоя обида. Носи её, чтобы никогда не забывать и не прощать обидчика.

Камень некрасиво оттопыривал кармашек платьица.

— Долго?

— Всегда. Ты же сама сказала, что никогда не простишь. Значит, теперь тебе носить этот груз всю жизнь.

Из курятника Лена вышла с серьёзным лицом. У калитки стоял Колька и демонстративно чавкал жвачкой.

— Чой-та там у тебя? — ткнул Колька в оттопыренный карман.

— Это моя обида, — гордо ответила девочка.

— Чего? — Колька подошёл ближе и заглянул в карман. — Тьфу ты, это же камень. — Колька прищурился. — Ты что, убить её задумала?

— А ну тебя, — отмахнулась девочка, — скажешь тоже.

— А пойдём в «шандыр-вандыр» играть, там Витёк мяч вынес.

Мяч подлетал к самым верхушкам сосен, высаженных вдоль аллеи, и с весёлым звоном падал на асфальт. Ребятня разбегалась в разные стороны. Бегать с камнем в кармане было неудобно, но Лена, помня наказ бабушки, придерживала готовый выпасть булыжник рукой. Отбежать далеко не получалось, и Лена постоянно проигрывала. Край кармана надорвался, и уголок ткани с торчащими нитками неряшливо болтался во время бега. Наконец она не выдержала, вынула булыжник, положила его между торчащими из земли корнями огромного каштана. «Пусть полежит, потом заберу», — и припустила вслед друзьям.

Домой она пришла весёлая и разрумяненная.

— А где же твой камень? — Бабушка смотрела сквозь линзы очков, и её глаза казались огромными.

— Ой. — Лена совсем забыла про оставшийся лежать под каштаном булыжник. — Да ну его, только мешает. Выбросила.

— Вот и молодец, — улыбнулась в ответ старушка, таким нехитрым способом навсегда отучив внучку копить в себе обиды…

Стас переминался с ноги на ногу.

— Ты прости меня, — не поднимая головы, произнёс он тихо.

Лене очень хотелось уйти, но сделать это так сразу было не совсем удобно.

— А что ты тут делаешь?

— Я… — Стас замялся, — Мы тут живём. Ирка свою двушку продала и здесь купила, вон в том доме. Правда, только на однокомнатную хватило. — Стас показал на стоящий впритык с их подъездом дом.

«Этого ещё не хватало», — недовольно подумала Лена. Возникла неловкая пауза, надо было срочно что-то сказать, но на ум ничего не приходило.

— Лен, — Стас шагнул вперёд к девушке.

— Не надо, — остановила его Лена и, обогнув, пошла в направлении своего дома.

Встреча оставила неприятный осадок в душе. Она долго копалась в сумочке в поисках ключей, но так и не найдя, нажала на кнопку звонка. Глазок вспыхнул яркой точкой, и дверь открылась.

— Ну ты даёшь, мать. — Миша был возмущён.

— Прости, я, кажется, ключи на работе забыла.

— Да при чём здесь ключи? Ты совсем на своей работе помешалась? — распалялся Миша. — Тебе там мёдом намазано, что ли? Даже трубку не берёшь.

— Телефон разрядился, Миша, а зарядку я дома оставила.

— Ленка, бросай ты свою работу. Не женская это профессия.

— Что значит «бросай»?

— А то, иди в нотариусы или вообще сиди дома, а деньги я буду зарабатывать. На двоих нам с тобой всегда хватит. И на троих тоже.

— Разве в деньгах дело? — Лена сняла пальто и протянула его Мише. — Мне нравится моя работа.

— Что может нравиться в убийствах и изнасилованиях, вот скажи, пожалуйста. Тем более женщине.

— А что может нравиться в твоих циферках — ноль, один? Никогда не понимала в этом ничего. Чушь какая-то. — Лена села на стул, чтобы расшнуровать ботиночки. — И не убийства мне нравятся. Мне нравится помогать людям, избавляя мир от убийц и насильников.

— А без тебя не обойдутся?

— Нет. — Лена выпрямилась. — И не хочу я сидеть дома, замыкаясь на кастрюлях и телевизоре, как ты не понимаешь.

— Глупая. — Миша повесил пальто, присел и начал стягивать ботиночки с её ног. — Все бабы мечтают сидеть дома и не работать. И не кастрюли я тебе предлагаю. Будешь по салонам ездить. Массаж, релакс, солярий и всё такое.

— Ой! — Лена отмахнулась, потом добавила: — Я не все.

Глава восьмая

Сорок первая школа была самой обычной. Таких в районе почти не осталось. С некоторых пор слово «средняя» в сфере образовательных учреждений стало звучать уничижительно, и многие школы, будто стыдясь этого, быстренько переименовались в гимназии и лицеи. Простому обывателю трудно уловить разницу, но новые слова, а, точнее, хорошо забытые старые оказались магическими, и большинство родителей, не вдаваясь в истинный смысл переименования, решили, что их ребёнок должен учиться непременно в таком учебном заведении. И неважно, что педагогический состав остался прежним, что денег на оснащение современными средствами обучения нет и неизвестно, когда они появятся, что внутреннее состояние самого учреждения требует кардинальных перемен, а внешние изменения ограничились только новой табличкой с красивым словом, родители не жалели сил и средств, чтобы устроить туда своё чадо.

Посеревшую побелку стены сорок первой школы украшала неказистая доска, на которой жёлтыми буквами на красном фоне было написано: «Средняя школа № 41 им. Л. Н. Толстого». Учились в ней самые обычные дети, родители которых не причисляли себя к классу элиты. Школа давно требовала ремонта. Выцветшая краска стен и потёртые ежедневными касаниями перила всколыхнули в душе Олега Ревина ностальгические воспоминания по тем далёким временам, когда он